В 2021 году в России отмечают 130-летие со дня рождения Михаила Булгакова. В преддверии юбилея мы попросили заслуженного учителя Москвы, эксперта ЕГЭ по литературе, преподавателя «Школы Глория» Ольгу Надеждину рассказать, о чем размышлял Булгаков в «Белой гвардии» и что важно знать о русской культуре, чтобы понять первый роман писателя. Идея романа «Белая гвардия» — первый роман Михаила Булгакова. Его датируют 1924–1929 годами — в этом вопросе исследователи творчества писателя и сегодня расходятся. Произведение максимально полно воспроизводит события 1918 — начала 1919 года, которые происходили в Киеве, охваченном пламенем Гражданской войны. «Белая гвардия» во многом автобиографична и основана на личных воспоминаниях Булгакова. Например, прототипами некоторых героев литературоведы считают родных, киевских друзей и знакомых Михаила Афанасьевича. В повести «Тайному другу» Булгаков, по сути, описал начало работы над романом: Я притянул насколько возможно мою казарменную лампу к столу и поверх ее зеленого колпака надел колпак из розовой бумаги, отчего бумага ожила. На ней я выписал слова: «И судимы были мертвые по написанному в книгах сообразно с делами своими». Затем стал писать, не зная еще хорошо, что из этого выйдет. Помнится, мне очень хотелось передать, как хорошо, когда дома тепло, часы, бьющие башенным боем в столовой, сонную дрему в постели, книги и мороз. Писать вообще очень трудно, но это почему-то выходило легко. Печатать этого я вообще не собирался. В этом фрагменте сходятся воедино два ключевых пласта романа: небесное и земное, Откровение о последних днях человечества и предопределенность гибели дома Турбиных. Так в «Белой гвардии» разворачивается, по словам литературоведа Зары Минц, «катастрофа, ставшая бытом». В центре повествования — семья Турбиных: Алексей — 28-летний врач, принимавший участие в боях Первой мировой войны, 17-летний юнкер Николка и их сестра Елена, которая несколько лет назад вышла замуж за офицера русской военной академии капитана Тальберга. Стихия Гражданской войны и революции застает Турбиных в родном Городе, который не имеет имени, но деталями прочно связан с родным для Булгакова Киевом. В Городе находится гетман, под крыло которого стекаются со всей России бегущие от большевиков помещики, купцы, заводчики, мающиеся без дела офицеры; в двенадцати километрах идут бои, к окраинам подступают петлюровские войска. Для защиты Города начинают формироваться части русских военных соединений. Алексей и его друзья определяются в мортирный дивизион полковника Малышева и готовятся выступить против Петлюры. Однако в ночь с 13 на 14 декабря немецкие войска, а с ними гетман «всея Украины» и его приближенные, в том числе генерал Белоруков и муж Елены Тальберг, капитан Генерального штаба, в спешке покидают Город, бросая его защитников на произвол судьбы. И теперь всем, кто не убежал «крысьей побежкой на неизвестность от опасности», кто остался оберегать свой Дом и защищать свой Город, придется сделать неимоверно трудный выбор, который навсегда определит их дальнейшую жизнь, смерть и посмертие. Петлюра уверенно войдет на истерзанные сражениями улицы, но власть его продлится всего 47 дней, потому что «миф Петлюра. Его не было вовсе». Вслед ему, покидающему замерший в ожидании Город, загремят орудия наступающих большевиков: «Вслед звезде черная даль за Днепром, даль, ведущая к Москве, ударила громом тяжко и длинно. И тотчас хлопнула вторая звезда, но ниже, над самыми крышами, погребенными под снегом». Дом Турбиных с изразцовой печкой в столовой, с играющими гавот часами, с лучшими на свете «шкапами» с книгами, пахнущими таинственным старинным шоколадом, как корабль буре, противостоит подступающей со всех сторон беде. В нем трепетно хранят все то, что Булгаков называет «совершенно бессмертным». Кремовые шторы защищают покой его обитателей от «грязного, кровавого и бессмысленного» внешнего мира. Только какой призрачной кажется эта защита в час великих испытаний: «Упадут стены, улетит встревоженный сокол с белой рукавицы, потухнет огонь в бронзовой лампе, а Капитанскую Дочку сожгут в печи. Мать сказала детям: — Живите. А им придется мучиться и умирать». Однако умирать, так же как и жить, можно по-разному. «Белая гвардия» и литературная традиция Одна из ключевых особенностей творчества Булгакова — «ассоциативная литературность». В его произведениях в тех или иных формах находят отражение знаки предшествующей литературы. И понять авторский замысел может только тот читатель, который видит и считывает эти знаки. Так, на страницах «Белой гвардии» живут Наташа Ростова и Капитанская дочка (и это не название книги — отсутствие кавычек не опечатка, а осознанный выбор писателя), в героях романа то и дело проявляются черты знакомых читателю персонажей, а философские диалоги или полемику с литературными предшественниками Булгаков ведет на протяжении всего произведения. Библия, «Фауст» Гете, «Собор Парижской богоматери» Гюго, «Капитанская дочка», «Пиковая дама» и «Борис Годунов» Пушкина, «Ночь перед Рождеством», «Тарас Бульба» и «Мертвые души» Гоголя, «Бесы» Достоевского, «Война и мир» Толстого, «Господин из Сан-Франциско» Бунина — именно к ним обращаются Турбины в поисках ответа на мучительные вопросы «смутного времени»: «Но как жить? Как же жить?», если все привычные устои рухнули в одночасье; как совершить выбор между долгом человека и долгом офицера, когда эти понятия категорически не совпадают; как сохранять верность «честному слову» в мире, где «русскому человеку честь — только лишнее бремя»?.. «Русский бунт» на страницах романа Мировая культурная традиция входит в повествование на разных уровнях. Важнейший из них — эпиграфы к роману, которые расширяют смысл основного текста произведения. Булгаков открывает «Белую гвардию» цитатой из «Капитанской дочки» Александра Пушкина: Пошел мелкий снег — и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл — сделалась метель. В одно мгновение темное небо смешалось со снежным морем. Все исчезло; «Ну, барин, — закричал ямщик, — беда: буран!» «Темное небо, смешавшееся со снежным морем» в пушкинском тексте становится символом надвигающегося народного бунта, стихии, в которой погибнут многие, будет разрушен дом капитана Миронова, заблудится и только чудом спасется Петруша Гринев. В романе «Белая гвардия» в привычную жизнь людей вмешается та же самая сила. Все опять «исчезнет», «буран» обернется «бедой». Мир разделится на «белое» и «черное» без полутонов: «белый гроб с телом матери» и «черное потрескавшееся небо». «Белый мохнатый декабрь» и «черные стенные часы», «белая рука Елены» и ее «черные испуганные глаза». Отвечать за пролитую кровь придется всем: у каждой из враждующих сторон — как в «Капитанской дочке», так и в «Белой гвардии» — своя правда. Черно-белая вьюга революции описана в еще одном произведении, которое стало знаком страшной эпохи, — в поэме Александра Блока «Двенадцать». В ней также господствует стихия «мужицкого бунта», расколотый надвое мир мечется между «белым» и «черным», и звучит «музыка революции»: Черный вечер. Белый снег. Ветер, ветер!На ногах не стоит человек. Ветер, ветер —На всем Божьем свете! Но если Блок слышит в «разорванном ветром воздухе… гул о великом», как он писал в статье «Интеллигенция и революция», то в булгаковском романе «музыка революции» если и не лишена величия, то уж гармонии лишена точно: «…кругом становится все страшнее и страшнее. На севере воет и воет вьюга, а здесь под ногами глухо погромыхивает, ворчит встревоженная утроба земли». Тема Страшного суда Второй эпиграф романа отсылает к Откровению святого Иоанна Богослова (Апокалипсис): И судимы были мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими. Мало кто из сегодняшних школьников знаком с христианскими вариантами истолкования Откровения, поэтому обратимся к мнению специалиста: Понимать этот символический образ нужно так, что по действию всемогущества Божия на суде раскроется совесть каждого человека, и он в ней, как бы в книге, сам прочтет все, что было сделано им в жизни, и от своей совести услышит истинную оценку всей своей земной деятельности. Тема Последнего, Страшного суда становится своеобразным лейтмотивом разворачивающихся в романе событий. Алексей Турбин, потерявший после смерти матери жизненную опору, с затаенной надеждой спрашивает: «Может, кончится все это когда-нибудь? Дальше-то лучше будет?» Однако священник отец Александр в ответ рассказывает ему о грядущих великих испытаниях, предсказанных в богословских книгах: «Он приподнял книгу так, чтобы последний свет из окна упал на страницу, и прочитал: «Третий ангел вылил чашу свою в реки и источники вод; и сделалась кровь». Это пророчество Иоанна Богослова еще не один раз появится на страницах романа, когда петлюровцы будут безнаказанно лить кровь на улицах Города. На соборном дворе в лютый мороз слепцы-лирники «тянули за душу отчаянную песню о Страшном суде»: Ой, когда конец века искончается,А тогда Страшный суд приближается...Страшные, щиплющие сердце звуки плыли с хрустящей земли, гнусаво, пискливо вырываясь из желтозубых бандур с кривыми ручками. А Елена Турбина читает рассказ Ивана Бунина «Господин из Сан-Франциско», предвещающий гибель человека-цивилизации. Горя «бесчисленными огненными глазами», под рев бушующего океана и завывание «бешеной вьюги» движется к своей гибели громадный «многоярусный, многотрубный, созданный гордыней Нового Человека со старым сердцем» корабль «Атлантида». И «со скал Гибралтара, с каменистых ворот двух миров» следит «за уходившим в ночь и вьюгу кораблем» Тьма. Так входит в «Белую гвардию» еще одна важная тема — тема вины, возмездия и милосердия. В молитве Елены, которая отчаянно борется за жизнь старшего брата, звучат ключевые слова романа: «Все мы в крови повинны, но ты не карай. Не карай...» В какой же «крови» может быть повинна «Лена ясная», которая после смерти матери бережет и хранит Дом Турбиных? В раскаянии Елены — понимание вины русского дворянства, всей русской интеллигенции перед своим народом, вины, вызвавшей к жизни «корявый мужичонков гнев». «Кровавый вихрь, пронесшийся над Городом, — это неизбежное народное возмездие за долгое равнодушие сытых к мужицкой боли и беде», — писал литературный критик Владимир Лакшин. Эту вину осознавал не только Булгаков: ей посвятила стихотворение «Когда в тоске самоубийства» Анна Ахматова еще в 1917 году: Я кровь от рук твоих отмою,Из сердца выну черный стыд,Я новым именем покроюБоль поражений и обид. Но мольба Елены, ее просьба о милосердии все же были услышаны — и, практически обреченный, Алексей Турбин выжил. В конце романа Булгаков вновь отсылает читателя к Апокалипсису: Последняя ночь расцвела. Во второй половине ее вся тяжелая синева, занавес бога, облекающий мир, покрылась звездами… Над Днепром с грешной и окровавленной и снежной земли поднимался в черную, мрачную высь полночный крест Владимира. Издали казалось, что поперечная перекладина исчезла — слилась с вертикалью, и от этого крест превратился в угрожающий острый меч. По сути, этот отрывок представляет собой художественное переложение цитаты из великой Книги: «Он держал в деснице Своей семь звезд, и из уст Его выходил острый с обеих сторон меч; и лице Его, как солнце, сияющее в силе своей». Символика Апокалипсиса пронизывает весь роман. Однако Откровение Иоанна Богослова не исчерпывается темой гибели — оно говорит и о Спасении, и о Свете. После Страшного Суда каждый увидит «Книгу жизни». «Эта книга есть предвидение Божье, утешительное для всех труждающих и обремененных», — писал библеист Александр Лопухин. Так и в мире «Белой гвардии»: «Все пройдет. Страдания, муки, кровь, голод и мор. Меч исчезнет, а вот звезды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле». Человеку стоит оторвать взгляд от земли и посмотреть на звезды, потому что там живет надежда, потому что там, рядом с «красным дрожащим Марсом», всегда стоит «звезда пастушеская — вечерняя Венера». «Уныния допускать нельзя, — конфузливо, но как-то очень убедительно проговорил» немолодой священник отец Александр, утешая Алексея Турбина в начале повествования. И Булгаков завершает свой первый роман, не «допуская уныния», словами «Меч исчезнет, а вот звезды останутся». Беседовала Екатерина Тарасова
В 2021 году в России отмечают 130-летие со дня рождения Михаила Булгакова. В преддверии юбилея мы попросили заслуженного учителя Москвы, эксперта ЕГЭ по литературе, преподавателя «Школы Глория» Ольгу Надеждину рассказать, о чем размышлял Булгаков в «Белой гвардии» и что важно знать о русской культуре, чтобы понять первый роман писателя. Идея романа «Белая гвардия» — первый роман Михаила Булгакова. Его датируют 1924–1929 годами — в этом вопросе исследователи творчества писателя и сегодня расходятся. Произведение максимально полно воспроизводит события 1918 — начала 1919 года, которые происходили в Киеве, охваченном пламенем Гражданской войны. «Белая гвардия» во многом автобиографична и основана на личных воспоминаниях Булгакова. Например, прототипами некоторых героев литературоведы считают родных, киевских друзей и знакомых Михаила Афанасьевича. В повести «Тайному другу» Булгаков, по сути, описал начало работы над романом: Я притянул насколько возможно мою казарменную лампу к столу и поверх ее зеленого колпака надел колпак из розовой бумаги, отчего бумага ожила. На ней я выписал слова: «И судимы были мертвые по написанному в книгах сообразно с делами своими». Затем стал писать, не зная еще хорошо, что из этого выйдет. Помнится, мне очень хотелось передать, как хорошо, когда дома тепло, часы, бьющие башенным боем в столовой, сонную дрему в постели, книги и мороз. Писать вообще очень трудно, но это почему-то выходило легко. Печатать этого я вообще не собирался. В этом фрагменте сходятся воедино два ключевых пласта романа: небесное и земное, Откровение о последних днях человечества и предопределенность гибели дома Турбиных. Так в «Белой гвардии» разворачивается, по словам литературоведа Зары Минц, «катастрофа, ставшая бытом». В центре повествования — семья Турбиных: Алексей — 28-летний врач, принимавший участие в боях Первой мировой войны, 17-летний юнкер Николка и их сестра Елена, которая несколько лет назад вышла замуж за офицера русской военной академии капитана Тальберга. Стихия Гражданской войны и революции застает Турбиных в родном Городе, который не имеет имени, но деталями прочно связан с родным для Булгакова Киевом. В Городе находится гетман, под крыло которого стекаются со всей России бегущие от большевиков помещики, купцы, заводчики, мающиеся без дела офицеры; в двенадцати километрах идут бои, к окраинам подступают петлюровские войска. Для защиты Города начинают формироваться части русских военных соединений. Алексей и его друзья определяются в мортирный дивизион полковника Малышева и готовятся выступить против Петлюры. Однако в ночь с 13 на 14 декабря немецкие войска, а с ними гетман «всея Украины» и его приближенные, в том числе генерал Белоруков и муж Елены Тальберг, капитан Генерального штаба, в спешке покидают Город, бросая его защитников на произвол судьбы. И теперь всем, кто не убежал «крысьей побежкой на неизвестность от опасности», кто остался оберегать свой Дом и защищать свой Город, придется сделать неимоверно трудный выбор, который навсегда определит их дальнейшую жизнь, смерть и посмертие. Петлюра уверенно войдет на истерзанные сражениями улицы, но власть его продлится всего 47 дней, потому что «миф Петлюра. Его не было вовсе». Вслед ему, покидающему замерший в ожидании Город, загремят орудия наступающих большевиков: «Вслед звезде черная даль за Днепром, даль, ведущая к Москве, ударила громом тяжко и длинно. И тотчас хлопнула вторая звезда, но ниже, над самыми крышами, погребенными под снегом». Дом Турбиных с изразцовой печкой в столовой, с играющими гавот часами, с лучшими на свете «шкапами» с книгами, пахнущими таинственным старинным шоколадом, как корабль буре, противостоит подступающей со всех сторон беде. В нем трепетно хранят все то, что Булгаков называет «совершенно бессмертным». Кремовые шторы защищают покой его обитателей от «грязного, кровавого и бессмысленного» внешнего мира. Только какой призрачной кажется эта защита в час великих испытаний: «Упадут стены, улетит встревоженный сокол с белой рукавицы, потухнет огонь в бронзовой лампе, а Капитанскую Дочку сожгут в печи. Мать сказала детям: — Живите. А им придется мучиться и умирать». Однако умирать, так же как и жить, можно по-разному. «Белая гвардия» и литературная традиция Одна из ключевых особенностей творчества Булгакова — «ассоциативная литературность». В его произведениях в тех или иных формах находят отражение знаки предшествующей литературы. И понять авторский замысел может только тот читатель, который видит и считывает эти знаки. Так, на страницах «Белой гвардии» живут Наташа Ростова и Капитанская дочка (и это не название книги — отсутствие кавычек не опечатка, а осознанный выбор писателя), в героях романа то и дело проявляются черты знакомых читателю персонажей, а философские диалоги или полемику с литературными предшественниками Булгаков ведет на протяжении всего произведения. Библия, «Фауст» Гете, «Собор Парижской богоматери» Гюго, «Капитанская дочка», «Пиковая дама» и «Борис Годунов» Пушкина, «Ночь перед Рождеством», «Тарас Бульба» и «Мертвые души» Гоголя, «Бесы» Достоевского, «Война и мир» Толстого, «Господин из Сан-Франциско» Бунина — именно к ним обращаются Турбины в поисках ответа на мучительные вопросы «смутного времени»: «Но как жить? Как же жить?», если все привычные устои рухнули в одночасье; как совершить выбор между долгом человека и долгом офицера, когда эти понятия категорически не совпадают; как сохранять верность «честному слову» в мире, где «русскому человеку честь — только лишнее бремя»?.. «Русский бунт» на страницах романа Мировая культурная традиция входит в повествование на разных уровнях. Важнейший из них — эпиграфы к роману, которые расширяют смысл основного текста произведения. Булгаков открывает «Белую гвардию» цитатой из «Капитанской дочки» Александра Пушкина: Пошел мелкий снег — и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл — сделалась метель. В одно мгновение темное небо смешалось со снежным морем. Все исчезло; «Ну, барин, — закричал ямщик, — беда: буран!» «Темное небо, смешавшееся со снежным морем» в пушкинском тексте становится символом надвигающегося народного бунта, стихии, в которой погибнут многие, будет разрушен дом капитана Миронова, заблудится и только чудом спасется Петруша Гринев. В романе «Белая гвардия» в привычную жизнь людей вмешается та же самая сила. Все опять «исчезнет», «буран» обернется «бедой». Мир разделится на «белое» и «черное» без полутонов: «белый гроб с телом матери» и «черное потрескавшееся небо». «Белый мохнатый декабрь» и «черные стенные часы», «белая рука Елены» и ее «черные испуганные глаза». Отвечать за пролитую кровь придется всем: у каждой из враждующих сторон — как в «Капитанской дочке», так и в «Белой гвардии» — своя правда. Черно-белая вьюга революции описана в еще одном произведении, которое стало знаком страшной эпохи, — в поэме Александра Блока «Двенадцать». В ней также господствует стихия «мужицкого бунта», расколотый надвое мир мечется между «белым» и «черным», и звучит «музыка революции»: Черный вечер. Белый снег. Ветер, ветер!На ногах не стоит человек. Ветер, ветер —На всем Божьем свете! Но если Блок слышит в «разорванном ветром воздухе… гул о великом», как он писал в статье «Интеллигенция и революция», то в булгаковском романе «музыка революции» если и не лишена величия, то уж гармонии лишена точно: «…кругом становится все страшнее и страшнее. На севере воет и воет вьюга, а здесь под ногами глухо погромыхивает, ворчит встревоженная утроба земли». Тема Страшного суда Второй эпиграф романа отсылает к Откровению святого Иоанна Богослова (Апокалипсис): И судимы были мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими. Мало кто из сегодняшних школьников знаком с христианскими вариантами истолкования Откровения, поэтому обратимся к мнению специалиста: Понимать этот символический образ нужно так, что по действию всемогущества Божия на суде раскроется совесть каждого человека, и он в ней, как бы в книге, сам прочтет все, что было сделано им в жизни, и от своей совести услышит истинную оценку всей своей земной деятельности. Тема Последнего, Страшного суда становится своеобразным лейтмотивом разворачивающихся в романе событий. Алексей Турбин, потерявший после смерти матери жизненную опору, с затаенной надеждой спрашивает: «Может, кончится все это когда-нибудь? Дальше-то лучше будет?» Однако священник отец Александр в ответ рассказывает ему о грядущих великих испытаниях, предсказанных в богословских книгах: «Он приподнял книгу так, чтобы последний свет из окна упал на страницу, и прочитал: «Третий ангел вылил чашу свою в реки и источники вод; и сделалась кровь». Это пророчество Иоанна Богослова еще не один раз появится на страницах романа, когда петлюровцы будут безнаказанно лить кровь на улицах Города. На соборном дворе в лютый мороз слепцы-лирники «тянули за душу отчаянную песню о Страшном суде»: Ой, когда конец века искончается,А тогда Страшный суд приближается...Страшные, щиплющие сердце звуки плыли с хрустящей земли, гнусаво, пискливо вырываясь из желтозубых бандур с кривыми ручками. А Елена Турбина читает рассказ Ивана Бунина «Господин из Сан-Франциско», предвещающий гибель человека-цивилизации. Горя «бесчисленными огненными глазами», под рев бушующего океана и завывание «бешеной вьюги» движется к своей гибели громадный «многоярусный, многотрубный, созданный гордыней Нового Человека со старым сердцем» корабль «Атлантида». И «со скал Гибралтара, с каменистых ворот двух миров» следит «за уходившим в ночь и вьюгу кораблем» Тьма. Так входит в «Белую гвардию» еще одна важная тема — тема вины, возмездия и милосердия. В молитве Елены, которая отчаянно борется за жизнь старшего брата, звучат ключевые слова романа: «Все мы в крови повинны, но ты не карай. Не карай...» В какой же «крови» может быть повинна «Лена ясная», которая после смерти матери бережет и хранит Дом Турбиных? В раскаянии Елены — понимание вины русского дворянства, всей русской интеллигенции перед своим народом, вины, вызвавшей к жизни «корявый мужичонков гнев». «Кровавый вихрь, пронесшийся над Городом, — это неизбежное народное возмездие за долгое равнодушие сытых к мужицкой боли и беде», — писал литературный критик Владимир Лакшин. Эту вину осознавал не только Булгаков: ей посвятила стихотворение «Когда в тоске самоубийства» Анна Ахматова еще в 1917 году: Я кровь от рук твоих отмою,Из сердца выну черный стыд,Я новым именем покроюБоль поражений и обид. Но мольба Елены, ее просьба о милосердии все же были услышаны — и, практически обреченный, Алексей Турбин выжил. В конце романа Булгаков вновь отсылает читателя к Апокалипсису: Последняя ночь расцвела. Во второй половине ее вся тяжелая синева, занавес бога, облекающий мир, покрылась звездами… Над Днепром с грешной и окровавленной и снежной земли поднимался в черную, мрачную высь полночный крест Владимира. Издали казалось, что поперечная перекладина исчезла — слилась с вертикалью, и от этого крест превратился в угрожающий острый меч. По сути, этот отрывок представляет собой художественное переложение цитаты из великой Книги: «Он держал в деснице Своей семь звезд, и из уст Его выходил острый с обеих сторон меч; и лице Его, как солнце, сияющее в силе своей». Символика Апокалипсиса пронизывает весь роман. Однако Откровение Иоанна Богослова не исчерпывается темой гибели — оно говорит и о Спасении, и о Свете. После Страшного Суда каждый увидит «Книгу жизни». «Эта книга есть предвидение Божье, утешительное для всех труждающих и обремененных», — писал библеист Александр Лопухин. Так и в мире «Белой гвардии»: «Все пройдет. Страдания, муки, кровь, голод и мор. Меч исчезнет, а вот звезды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле». Человеку стоит оторвать взгляд от земли и посмотреть на звезды, потому что там живет надежда, потому что там, рядом с «красным дрожащим Марсом», всегда стоит «звезда пастушеская — вечерняя Венера». «Уныния допускать нельзя, — конфузливо, но как-то очень убедительно проговорил» немолодой священник отец Александр, утешая Алексея Турбина в начале повествования. И Булгаков завершает свой первый роман, не «допуская уныния», словами «Меч исчезнет, а вот звезды останутся». Беседовала Екатерина Тарасова
Источник: culture.ru
